Горе и скорбь, меланхолия и депрессия.

В данной работе Фрейд пытается осмыслить процессы, происходящие при проживании горя и утраты с психоаналитической точки зрения. Подходя к анализу меланхолии, Фрейд выбирает путь через сравнение её с аффектом скорби, называя его «нормальным». Таким образом мы понимаем, что скорбь и меланхолия – это понятия, описывающие различные процессы, но имеющие сходные черты.

Повод для скорби может быть вполне ясным – утрата близкого, тяжелые неудачи, разочарования. Поводы к меланхолии при этом могут быть более обширны. Нормальная печаль и патологическая печаль схожи отсутствием интереса и некоторым торможением в отношении внешнего мира. Меланхолия и скорбь в психическом проявляются «глубокой страдальческой удручённостью, исчезновением интереса к внешнему миру, потерей способности любить, задержкой всякой деятельности». Меланхолия, однако, имеет свои специфические особенности –  «понижение самочувствия, выражающееся в упрёках и оскорблениях по собственному адресу и нарастающем до бреда ожидании наказания», и причины этого состояния могут не обнаруживаться в осознаваемом опыте.

Фрейд пробует рассмотреть понятие меланхолии, которое изначально являлось медицинским, в контексте психоанализа, и уже в аналитической логике понятие начинает иметь другое значение.  При меланхолии состояние психики отличается особой подавленностью, угнетённостью настроения,  склонностями к самообвинениям. По мнению Фрейда к меланхолии можно отнести такие состояния как обиды, ситуации, которые предполагают разрыв с объектом любви и привязанности. На данный момент, добавив к понятию меланхолии более расширенную симптоматику, мы называем это депрессией или депрессивным расстройством.

Общий контекст этих состояний – потеря кого-то или чего-то очень ценного для субъекта.  При этом разные люди могут проживать такие обстоятельства по разному, кто-то через скорбь, которая является здоровым проявлением, а кто-то – через патологическое состояние меланхолии, из которого индивиду бывает очень сложно выбраться самому. Таким образом Фрейд предполагает, что человек может иметь некоторую склонность к меланхолическому переживанию потери, что существуют внутренние причины попадания в такое сложное состояние.

Таким образом, горе или меланхолия появляются как два ответа – один нормальный, а другой патологический – на общую ситуацию – на ситуацию потери объекта. Как психоаналитический, так и  психосоматический опыт обнаруживают в лечении соматических пациентов третье решение патологического порядка – соматизацию в ответ на потерю объекта.

Существуют общие симптомы этих состояний, к ним мы можем отнести утрату способности любить, потерю интереса, падение продуктивности, самоупреки, неспособность выбрать новый объект привязанности взамен утраченного. Отсутствие нарушения самочувствия при скорби при этом является основным отличием его от меланхолии. Человек скорбящий лишается возможности делать, что-то, что не имеет связи с утраченным объектом, мир как будто перестает существовать без любимого лица. Он не в состоянии искать другой объект любви, человек подавлен и безразличен к тому, что его радовало. Таким образом происходит естественный процесс работы горя..

Работа скорби – процесс длительный, требующий много времени и сил. Схематически его можно описать следующим образом: субъект, обращаясь к реальности, обнаруживает отсутствие любимого объекта (его больше не существует). Следовательно, необходимо вернуть все инвестированное либидо, связанное с этим объектом. Этот процесс вызывает естественное сопротивление, которое тем сильнее, чем больше была сила привязанности. Происходит отход от реальности, удержание объекта путём галлюцинаторных фантазий, утерянный объект существует психически, пока работа горя не будет завершена.  «Утрата такого (внешнего) объекта любви – это невосполнимая утрата. Но она происходит только где-то вовне. А любимый внутренний объект продолжает жить, причиняя огромное горе»

В случае меланхолии бывает очень сложно предположить, что именно потерял индивид, проживающий меланхолическое состояние. Часто человек не может понять, чего именно он лишился в себе самом с потерей этого объекта. В этом состоит самая большая разница между скорбью и меланхолией. Потеря объекта для человека с меланхолией, не доступна сознанию.  Отсутствует представление самой связи с потерей объекта.  В процессе скорби же, как отмечал Фрейд, нет ничего бессознательного.  Человек точно знает, что он потерял и оплакивает именно это. 

Рассматривая меланхолию, Фрейд говорит, что в ней тоже происходит постепенное отделение либидо, по частям, следовательно «выполнение этого процесса отнятия либидо не может быть быстрым делом (…), а представляет длительный (…) процесс». И здесь мы наблюдаем два аспекта, которые отличают скорбь и меланхолию. Первая уже описана выше: сложности с установлением того, что именно было потеряно. Меланхолик знает, кого лишился, но не знает, что он в нём потерял. В отличие от скорби, в которой нет этого компонента бессознательной потери, работа меланхолии оказывается связана с тем, что каким-то образом недоступно сознанию.

Вторая специфическая черта меланхолии заключается в утрате большой части «Я» вместе с утраченным объектом. Как это выглядит: он недостоин и заслуживает морального осуждения, ожидает наказания, нет представления о собственной перемене и считает, что никогда не был лучше. «При печали обеднел и опустел окружающий мир, при меланхолии – само Я». При меланхолии объект и не жив и не мертв, его невозможно похоронить или отпустить.  Он постоянно находится в жизни человека, в нём самом. Меланхолик находится в такой позиции, где утрата переживается, но прощание с объектом так и не происходит. Это состояние истощает Я человека.

Самообвинения меланхолика очень специфичны. Человек как будто считает себя гораздо более плохим, чем был ранее, при этом прошлый опыт как будто исчезает. Эти самообвинения носят вычурный, демонстративный характер, лишены стыдливости. При этом Фрей рассматривает этот процесс аутоагрессии, как ярость, которая изначально направлена на утраченный объект, но была развернута на себя самого. Обращая проклятия на себя, меланхолик бессознательно клянет потерянный объект, ту часть своего либидо, которая одновременно и принадлежит и не принадлежит ему самому. «Таким образом, неважно, настолько ли прав меланхолик в своем мучительном самоунижении, что его самокритика совпадает с суждением о нем других. Важнее то, что он правильно описывает свое психологическое состояние». При патологической привязанности, когда возникает слияние –  происходит отождествление «Я» с объектом привязанности. И тогда при утрате объекта происходит то, что люди описывают так, что они потеряли часть себя. Человек стремится уничтожить объект, который не оправдал надежд, но сделать этого не может и  уничтожает вместо объекта самого себя.  Из-за идентификации с объектом, частью Я становится утраченный объект и в этом смысле от него невозможно избавиться, либидо не высвобождается и, следовательно, не может найти новый объект. Это важное отличие от процессов протекающих при скорби, где после проживания утраты, субъект под давлением реальности может освободившееся либидо направить на новые объекты.

Таким образом, мы видим, что потеря объекта любви вызывает незамедлительно состояние разъединения  влечений, и как следствие – освобождение влечений к разрушению. Однако существует и другая серия отношений,  определяющих выбор способа психической работы, которая последует за потерей объекта. Чем выше общий уровень энергии инвестиции внутри Я, тем лучше Я защищено от последствий амбивалентности и частным образом  – от садизма. В работе соматизации, из-за низкого уровня нарциссического либидо, потеря объекта является открытым кризисом, который внезапным образом обнаруживает саморазрушение без того, чтобы  оно могло быть остановлено достаточно твердыми защитами эротического порядка.

В работе «Психосоматический порядок» (1980) Пьер Марти утверждает, что эссенциальная депрессия  на соматическом плане основывается  на «существовании большого количества  негативных симптомов, появляющиеся из-за  исчезновения  и отсутствия ментальной функциональности  и из-за  отсутствия позитивной симптоматики».

Таким образом, негатив проходит  сквозь всю психическую организацию, которая предшествует периоду соматизации. Уже к 1966 году, в  первой презентации эссенциальной депрессии, Пьер Марти утверждает  неделимую связь  между эссенциальной депрессией и инстинктом смерти: «подводя итоги, эссенциальная депрессия представлена как исчезновение  либидо, как объектного, так и нарциссического и все это происходит без образования  другого экономического эквивалента, кроме  функционального фрагментирования. Я думаю, что эти 2 термина: исчезновение либидо – с одной стороны и функциональное фрагментирование – с другой, по сути являются  определением инстинкта смерти, к которому мы  приходим.  Полагаю, что  эссенциальная депрессия также является  одним из клинических  проявлений присутствия инстинкта смерти».

То, что Марти описывает как негативную симптоматику является, по сути, полным стиранием всякого  психического выражения. Ведь то, что предполагает психическое выражение, есть работа по  связыванию и единению эротических влечений. Поэтому, то, что названо  работой соматизации, исходит из бессознательной  активности влечений саморазрушения в условиях  управления возбуждениями на уровне Я.  Для Марти негативность процессов  дезорганизации понимается как то, что инстинкт смерти становится хозяином этого места. Именно это измерение,  относящееся к влечениям,  отделяет  радикальным образом природу эссенциальной депрессии от  других депрессий. Во всех других  формах депрессии, на протяжении какого-то времени, проявляется присутствие инстинкта смерти, будь то вследствие объектной потери, будь то из-за посттравматической неспособности запускать функции объектализации или нарциссизации.

После того, как мы определили работу горя как нарциссическое решение, работу меланхолии как мазохистическое решение, мы можем определить работу соматизации соматическим решением  в ответ на потерю объекта.

Теперь важно рассмотреть, какие факторы влияют на путь, который будет выбран для проживания потери. Фрейд говорит, что высокий риск развития меланхолии имеет место в том случае, когда потребность, «нужда» в объекте очень сильна, при этом сила привязанности к объекту и осознавание этой привязанности оказывается слабым. Таким способом стоится связь с объектами на оральной стадии развития. Здесь мы делаем вывод, что именно нарциссический тип личности наиболее склонен к развитию меланхолии, то есть депрессии. Также, в качестве предпосылок, Фрейд отмечает абивалентность, так как «потеря объекта любви – великолепный повод, чтобы пробудить и проявить амбивалетность любовных отношений, там, где есть предрасположенность к неврозам навязчивости, амбивалентный конфликт дает скорби патологический характер».

Иногда меланхолия может переходить в маниакальное состояние, которое является противоположным. В случае мании «Я» скорее всего или преодолевает, или вытесняет утраченный объект и происходит резкое высвобождение энергии либидо, которое вызывает эйфорическое состояние и беспорядочный поиск новых объектов для привязанности. Важно при этом, что процесс триумфа лежит в поле бессознательного: «от «Я» опять-таки скрыто, что оно одолело и над кем празднует победу».

«Мы почти не принимали во внимание топической точки зрения при меланхолии». Здесь делается акцент на том, что проживание утраты в случае меланхолии происходит на бессознательном уровне, что и делает ее патологичным и неуправляемым процессом. Скорбь проживается сознательно, индивид понимает не только кого он потерял, но и что ценное для себя он потерял вместе с другим. Меланхолия не позволяет осознавать амбивалентность чувств, переживаемых в процессе утраты. То есть конфликт амбивалентности оказывается вытесненным и все, принадлежащее к этой борьбе, оказывается вне сознания. Выход из меланхолии так или иначе происходит после попадания этих амбивалентных переживаний в сознание.

При этом возможен исход, когда в амбивалентном конфликте утихнет ярость или объект будет оставлен, как не имеющий ценности, процесс закончится в бессознательном.